«Террорист Шкловский»

Лев Лурье: 13 декабря 1913 года в знаменитом артистическом подвале «Бродячая собака» должен состояться доклад двадцатилетнего студента историко-филологического факультета Петербургского университета Виктора Шкловского «Место футуризма в истории языка». Зал заполняют знаменитейшие поэты, балерины, богатые люди. Они привыкли слушать пианиста Артура Лурье, поэта Анну Ахматову, наблюдать танец Тамары Карсавина. Теперь их неожиданно занимает какой-то двадцатилетний студент, который пытается опровергнуть всю существующую филологическую науку. С этого момента имя Шкловского известно всякому образованному студенту в России, сегодня оно известно во всем мире. Тема нашей программы - бурная молодость Виктора Шкловского, филолога и боевика.

Наука вне политики. Место ученого - в лаборатории или за письменным столом. Для расшифровки генома или изучения рифмы политика не нужна. Но Марат был доктором медицины, а Бенджамин Франклин - физиком. Русский филолог Виктор Шкловский - фигура, известная сегодня во всем мире. Этот человек перевернул науку о литературе, как Эйнштейн физику. Но Шкловскому было мало науки. Он писал романы, сценарии, играл в кино и, что мало кому известно, был героем войн, революций и эсеровским боевиком.

Мариэтта Чудакова, филолог: Он занимался совершенно противоположными вещами - не просто разными, а, казалось бы, совершенно несовместимыми. Шкловский служил в чине унтер-офицера, имел дело с броневиками, с авиацией и в то же время издавал сборники по поэтическому языку, которые впоследствии легли в основу филологических теорий 1920-х годов.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Это новое научное направление развивал человек, который очень плохо учился в гимназии, с трудом ее закончил. Он так и не закончил университета, проучившись на нем один или полтора курса от силы. Шкловский не знал иностранных языков, труды зарубежных ученых, с которыми он полемизировал и на которые он ссылался, он знал только по переводам.

Наука изучает природу вещей. Чтобы построить электромотор, надо понять природу электротока, а чтобы узнать, что такое стихи, необходимо выяснить, из чего они состоят. Когда этот простой вопрос поставил в предреволюционном Петрограде Виктор Шкловский, а за ним Юрий Тынянов и Борис Эйхенбаум, тоже совсем молодые филологи, - разразился скандал. Это было как пощечина общественному вкусу, как поэзия друзей Шкловского футуристов - Владимира Маяковского и Велимира Хлебникова. Он не походил на филолога, они - на поэтов. Какая-то шпана, люди улицы. Как-то даже не удивляет, что филолог-Шкловский в 1917 году на броневике мчится арестовывать царское правительство.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Возглавив одно из отделений своего огневого дивизиона, Шкловский принял непосредственное участие в вооруженном восстании 1917 года. По некоторым сведениям, один из защитников царского режима генерал Хабалов послал в критической ситуации телеграмму в Ставку о том, что он окружен боевиками Шкловского и делать ему больше уже нечего.

Человек с талантами Шкловского в это смутное время мог бы сделать карьеру публичного политика. Он депутат Петроградского совета. Но Шкловский не демагог, а боец. Из Петрограда он отправляется комиссаром Временного правительства на Юго-Западный фронт, где агитирует за наступление. Убеждать он умеет, и вот лидер формалистов, доктор искусствоведения - в бою впереди пехотной цепи. Ранен. Из рук Лавра Корнилова получает Георгиевский крест.

Мариэтта Чудакова, филолог: Было всем известно, что Шкловский обладал биологической храбростью. 3 июля 1917 года, раненный в живот на вылет, Шкловский встал и отдал приказ наступать, в то время как отступление казалось неизбежным. У него была удивительная смелость и безукоризненное самообладание.

С этого времени жизнь Шкловского - приключенческий роман. Виктор Шкловский в Персии. Он выводит совершенно разложившиеся части русской армии. Попадает в Кавказский круговорот, где все воюют со всеми. Пытается защищать беззащитных и в страну возвращается только вместе со своими солдатами.

Лев Лурье: В начале 1918 года Виктор Шкловский возвращается из Персии в Петроград. Он сразу попадает на Манежную площадь. Здесь, в нынешнем Зимнем стадионе, а тогда Михайловском манеже, располагалась его родная часть - запасной бронедивизион. Шкловский - участник антибольшевистской организации. Он хочет использовать силу бронедивизиона, чтобы свергнуть диктатуру Ленина и Троцкого.

Шкловский вступает в боевую группу правых эсеров, возглавляемую Григорием Семеновым, которая готовит террористические акты против большевистских вождей. День в казарме или в динамитной лаборатории. Вечер посвящен науке. Вместе с Тыняновым и Эйхенбаумом пытается понять, как сделана литература, из чего состоит ее механизм. Тынянов анализирует Пушкина. Эйхенбаум пишет «Как сделана «Шинель» Гоголя», а Шкловский штудирует английского классика XVIII века Лоренса Стерна. Все это называется «Общество по изучению поэтического языка» - ОПОЯЗ. Террор отдельно, филология отдельно.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Коллеги по филологии относились к политической деятельности Шкловского с некоторым недоумением и осуждением. Политических единомышленников среди членов ОПОЯЗа у Шкловского не было.

Константин Морозов, историк: Он действует как самый настоящий эсер по духу, предлагает такие вещи, как захват тюрьмы, куда после арестов 1918 года попали участники военной организации, в том числе и его брат Николай, который был комендантом Петроградского района. Виктор сам предлагал организовать нападение. Это очень характерный для него шаг, все его планы - это планы непосредственного действия.

Шкловский становится профессиональным подпольщиком. Из Петрограда его перебрасывают в Саратов. Там нет ОПОЯЗа, и не с кем поговорить о теории прозы, но для эсеровского боевика работы хватает.

Лев Лурье: Это Моисей Володарский, некогда могущественный нарком пропаганды Северной коммуны, человек, который закрывал оппозиционные большевикам газеты. 20 июня 1918 года нарком Володарский на своем автомобиле «Бенц» отправлялся на Обуховский завод. Здесь, на этом самом месте, его автомобиль заглох. Володарский вышел из машины, начал искать телефон, чтобы позвонить и сообщить, что ему необходим бензин. Пока он бегал в поисках телефона, к нему подошел некий господин и разрядил в него целую обойму браунинга. Володарский был смертельно ранен. Это событие сыграло роковую роль в жизни нашего героя, Виктора Шкловского.

Именно убийство Володарского открыло новую страницу в отношениях правых эсеров и большевиков. Похороны наркома на Марсовом поле превратились в мощный митинг, ставший идеологической прелюдией к началу Красного террора. Уже после убийства Урицкого большевики ответили сотнями казней. Расстрелян был и родной брат Шкловского, Николай. Сам Виктор Борисович в это время постоянно перемещается по стране и уходит от ареста. В ноябре 1918 года политический пейзаж в стране резко меняется. Эсеры прекращают террор, и Шкловский решает выйти из игры.

Виктор Листов, доктор искусствоведения: Виктор Борисович приходит к Горькому, рассказывает ему всю свою историю, говорит, что не собирается больше заниматься политикой и просит Горького помочь. Горький, разглядев его внимательно, басит: «Ничего, мы сейчас это поправим. Я сейчас позвоню Якову, и Яков тебя простит». Имеется в виду брат Зиновьева, которого приютил и усыновил Горький. Горький звонит Свердлову и говорит: «Яков, сейчас к тебе придет Шкловский, так ты его прости. Он больше не будет».

Свердлов амнистирует Шкловского. Тот отправляется в Петроград и решает покончить с политикой. Петроград 1918 года - Афины военного коммунизма. Шкловский продолжает реформировать филологию и пытается создать новую литературу. Молодые Зощенко и Каверин смотрят на него как на гуру. Студенты-филологи ходят по пятам и внимают каждому слову. Это счастливейший период в жизни Шкловского.

Любовь Аркус, киновед, секретарь В. Б. Шкловского с 1981 по 1982 гг.: Была полная свобода. Мы сами, читая об этом, испытываем страшное чувство зависти к этим людям за то, что они там были все вместе, за то, что они так талантливы, прекрасны, остры, за то, что они умели целиком погружаться в историю искусств, в формальный метод и в размышления о том, как устроена фраза, как устроен сюжет.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Последние два года его жизни я работал с ним над книгой, посвященной истории ОПОЯЗа, в которую должны были войти разные документы, материалы, его личные воспоминания, переписка с современниками. Он шутил, что его тянет в эту эпоху начала 1920-х годов как преступника на место собственного преступления. Я думаю, он прекрасно понимал понимал, что начало 1920-х годов - самый яркий и прекрасный период в его жизни.

Шкловскому еще нет тридцати, но никто не сомневается, что он гений. Проиграв как политик, он выиграл как ученый. Кажется, такое положение его вполне устраивает. Но длится оно не долго. Политика вновь вмешивается в его жизнь. Все вновь коренным образом меняется весной 1922 года.

Виктор Листов, доктор искусствоведения: Он приходит к себе домой и со двора видит, что в его комнате горит свет. Шкловский соображает, что никакому приятелю ни с какой дамой он ключей не давал, и, будучи человеком опытным, разворачивается и уходит. Потом он узнает, что действительно приходили из ЧК. Тогда, даже не заходя домой, собрав вещи и деньги у знакомых, Шкловский по нестойкому льду Финского залива уходит в Финляндию.

В 1922 году в стране готовится первый громкий открытый политический процесс, направленный против правых эсеров. Несмотря на большевистскую амнистию 1919 года, повсеместно идут аресты. Шкловский понимает, что ему несдобровать, и из Финляндии перебирается в Германию. Из заполненного эмигрантами Берлина он следит за судом над эсерами. На скамье подсудимых его недавние братья по оружию.

Константин Морозов, историк: Шкловский проходил по трем важным эпизодам, которые фигурировали на процессе. Во-первых, подготовка к вооруженному восстанию весной 1918 года в Петрограде. Во-вторых, руководство броневым дивизионом и участие, вольное или невольное, в слиянии эсеровской военной организации и военной организации Союза Возрождения. В-третьих, руководство подрывной группой, разработка планов диверсионной деятельности на железной дороге.

Окажись Шкловский на скамье подсудимых, его бы ждал лагерь и, в конце концов, расстрел. Но Шкловский в Берлине. Здесь много русских, выходят русскоязычные книги и газеты, где работают знакомые литераторы. Тем не менее, Шкловскому неуютно. Он так и не выучивает немецкого, а здешние русские в его глазах по всем статьям уступают тем, что остались на Родине. Наконец, он переживает личную трагедию - несчастливую любовь к Эльзе Триоле, сестре Лили Брик, впоследствии известной писательнице и жене Луи Арагона. Он пишет книгу о своей несчастной любви и заканчивает ее письмом во ВЦИК с просьбой разрешить вернуться домой. Такой любовной прозы русская литература еще не знала. Удивительно, но Шкловскому разрешили вернуться - боевику, участнику подготовки убийства Володарского.

Константин Морозов, историк: Он вернулся с покаянием и был с благодарностью принят. Он заплатил эту цену за свое возвращение, но надо понимать - это не тот случай, когда слово дал, слово взял. Люди, которые писали подобные письма, выступали с подобными прошениями, вернуться в лагерь политической оппозиции уже не могли. Товарищеская среда их не принимала. Это всегда был билет в одну сторону.

Вернувшись в Россию в 1925 году, Шкловский постоянно живет в Москве - это было одно из непременных условий власти. Здесь нет ОПОЯЗа, но есть ЛЕФ, близкая по духу группа литераторов, возглавляемая бывшим опоязовцем Осипом Бриком и старым другом Шкловского Владимиром Маяковским. Он старается остаться прежним - Шкловским-формалистом, Шкловским-теоретиком литературы. Но это не кормит. Зарабатывать приходится в кино - пишет сценарии, работает на Третьей кинофабрике. Мечтает о возрождении ОПОЯЗа - тщетно. Заперт в Москве. Дни русского формализма сочтены. Дни Шкловского-формалиста тоже.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Возвращаясь из Берлина, он надеялся, что ему удастся заниматься чистым искусством, а советская власть не будет его трогать. Как мог, он пытался балансировать на этом лезвии бритвы в течение многих лет.

Лев Лурье: Молодой Вениамин Каверин назвал свой роман о Викторе Шкловском так: «Скандалист или вечера на Васильевском острове». Не просто ученый, а скандалист, человек, способный перетащить на свою сторону любую аудиторию. В последний раз Шкловский доказал это 6 марта 1927 года здесь, на нынешней учебной сцене Театральной Академии. Состоялся диспут, который назывался «Марксизм и формальный метод». С одной стороны - Шкловский, Тынянов и Эйхенбаум, а с другой - подготовленные марксисты. Шкловский говорит: «Нас трое человек, а на вашей стороне армия и флот». Блестящими аргументами он разбивает своих противников. Зал рукоплещет. Через два года настанет знаменитый 1929 год, год великого перелома. Через три года покончит с собой Маяковский. Диспутов больше не будет. Искусство Шкловского, искусство публичного ученого, потеряет всякий смысл.

После диспута Тынянов с Эйхенбаумом будут уволены из Ленинградского Университета, вскоре прикроют формалистскую вольницу и в Институте Истории Искусств. ОПОЯЗ стал историей. А жить надо было продолжать. Труднее всего приходится Шкловскому - за ним слишком много грехов. Он максимально ограничивает себя. Оставляет науку. Теперь он киносценарист и советский писатель. Однажды даже снимается в кино. Играет Петрашевского в фильме «Мертвый дом». В августе 1933 года Шкловский участвует в поездке писателей на Беломорканал - пропагандистской акции, должной прославить передовую стройку, где в чудовищных условиях работали и умирали тысячи заключенных.

Лариса Степанова, филолог: Хорошо известно, что он туда ездил в составе писательской делегации, организованной Горьким. Затем Шкловский принимает участие в составлении и издании печально известной книги о посещении писателями ударной стройки. Его участие в этой поездке можно интерпретировать как плату за возможность повидаться с братом, который был в это время в заключении.

Шкловский пытается вжиться в новую действительность, пытается не выпасть из времени и сохранить человеческое достоинство, помочь брату, друзьям. Его дом в Москве - чуть ли не единственный, где находил прибежище ждавший ареста Мандельштам. При этом он безжалостно клеймит собственное формалистское прошлое, вместе с Горьким с трибуны Первого съезда Союза писателей осуждает за несоответствие времени давно умершего Достоевского - покойнику-то что. Человек-парадокс, он парадоксально вписался в страшное время сталинского террора и остался цел.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Он сам писал о себе, что может вноситься в любую обувь и приспособиться к любым условиям. Условия, которые представляла советская действительность, были довольно жесткими, Шкловский вынужден был к ним приспособиться. Он адаптировался.

Любовь Аркус, киновед, секретарь В. Б. Шкловского с 1981 по 1982 гг.: Виктор Борисович Шкловский - человек, который никогда никого не предал, а это для человека его биографии совершенно грандиозно.

Виктор Шкловский ушел из жизни в самом конце 1984 года, не дожив несколько месяцев до начала Перестройки и несколько лет до времени, когда вновь мог бы вспомнить о своей бурной молодости - о которой молчал на протяжении почти всей жизни. Его уход был уходом патриарха: официально признанный классик советской литературы и крупный деятель кино, лауреат Госпремии, автор многих десятков книг, и при этом - один из отцов современной науки о литературе, определивший все развитие гуманитарных наук в ХХ веке. С середины 1950-х его жизнь была исключительно благополучна, а прошлое - в тени. Только сегодня мы узнаем о том, как создавал свою науку этот странный филолог.

Александр Галушкин, филолог, секретарь В. Б. Шкловского с 1982 по 1983 гг.: Есть очень один интересный случай, о котором он сам мне рассказывал. Однажды, будучи уже пожилым человеком, он вызвал такси. Спустился, попросил его отвезти туда-то и туда-то. Таксист не скоро оторвался от своей книги. Виктор Борисович спросил: «Что вы читаете?». Тот ответил: «Вы не поймете - это ранний Шкловский».

Лев Лурье: Шкловский принадлежал к поколению Владимира Маяковского, поколению, которое появилось на свет в 1890-е годы, поколению, которое очень многое обещало и жизнь которого перерезал 1917 год. Кто-то выбрал эмиграцию, кто-то - внутреннюю эмиграцию, как Пастернак и Ахматова, кто-то был расстрелян, как Мандельштам и Гумилев, кто-то покончил с собой, как Маяковский и Есенин, но большинство выбрало жизнь. Как говорил Шкловский, время всегда право. Они приспособились и сумели мимикрировать под существующие условия. Бог судья. Мы благодарны им за то, что они сделали в бурные двадцатые.