«Кому-то я очень мешала»: Аида Ведищева рассказала, почему уехала из СССР

Голос Аиды Ведищевой звучит в культовых советских фильмах «Бриллиантовая рука» и «Кавказская пленница». Именно она спела «Помоги мне» и «Песенку о медведях». Артистка была любимицей слушателей, но в 80-х ей пришлось покинуть СССР. Пластинки с ее голосом размагнитили по решению властей. Аиде Ведищевой удалось добиться успеха заграницей. 5-tv.ru поговорил с исполнительницей о ее жизни и решении покинуть страну.

О детстве в военное и послевоенное время

— Я была маленькая и очень хорошо помню. Скажу, почему: я практически росла во дворе, где были раненые солдаты постоянно. Моя мама была врач-хирург. Папа — врач-стоматолог, профессор, ученый. Мы жили в Казани. Во время войны в Казань привозили раненых. Госпиталь был замечательный, специалисты — великолепные. Один специалист — моя мамочка, Елена Митрофановна Емельянова. Она спасла сотни раненых в течение всей войны. И в это время я родилась.

Я родилась 10 июня 1941-го. А война началась 22 июня. Мама еще в госпитале была, когда война началась. Поэтому с молоком мамы, мамочки моей родной, я впитала эти ужасы. Я видела страдания, мучения людей. Солдаты — чудесные ребята молодые, — с порванными носами, разорванными губами, уши оторваны. Это было страшно смотреть. И мама брала кусочек материи нашей человеческой с руки и пришивала к носу или к губам, что нужно было приводить в порядок. И лепила им новые лица. Это, конечно, было чудо из чудес. Но я видела, как они ходили по двору. А я гуляла в этом дворе — мы жили при этом госпитале. Папа получил кафедру, и квартира была, огромная квартира. Поэтому гуляла с подружкой со своей, с няней, которая со мной была с самого раннего детства.

Повзрослее стала, когда стала понимать, я очень боялась этого. Я не понимала, что это такое до конца. Я видела: люди с протянутой рукой над головой. Это так страшно было смотреть! Мы порой на дерево вскарабкивались, чтобы сверху сидеть и наблюдать, что это такое. Долго расспрашивать родителей не было времени. Мама по 24 часа стояла там. Она меня фактически и не видела. Меня поднимала няня, мама прибегала на минутку. Я не помню даже маму, честно говоря. Она в обморок падала. Голодная была. Одним словом, время было страшно тяжелое, военное.

У меня приехали сестры. Одной было 15 лет, а я только родилась, другой — 18. Я поздняя девочка. Наблюдала только за ними: как они играли или как они пели. Очень музыкальная семья у нас. Мама пела роскошно. Соловьем заливалась. Такой голос — колоратурное сопрано. И Милочка, сестра моя, тоже певица, должна была быть оперной певицей, а потом ушла в мединститут. Бросила консерваторию. В общем, музыка была в доме. Я вместе с ними пела с детства самого раннего. Я еще говорить не умела, а уже пела «Шаланды, полные кефали» и какие-то «Темные ночи». Что там они пели — я подпевала.

Но время было очень тяжелое. Голод был. Мы, правда, не голодали. Папиной зарплаты профессорской хватало, может быть, на неделю. Семья — 15 человек. Приехали все из Киева, еще приехали из Ленинграда. В общем, собралась вся семейка большая. Проживала там, потому что надо было спасти от ужасов войны. Но моя мама была счастливая в том, что нам везли обозы благодарные родители детей, которых мама приводила в порядок. Все ребята имели лица, а не ужас вместо лица. Я помню эти фотографии, они долго у нас хранились. Но переезды, туда-сюда. Потерялись фотографии. Они везли обозы. Обозы нам. С капустой, с морковкой, с картошкой. Мама пекла пироги. Было весело, несмотря на голод. Я помню, что у нас все-таки была дружная веселая семья. Тяжело переживала время, но все-таки они были вместе, и им было хорошо. И мне вместе с ними.

Вот такое воспоминание военное. А послевоенное — было очень тяжело. Закрыли стоматологический институт, где папа работал. А его министерство здравоохранения отправило сначала в Пермь. Но там было не то место, он же ученый… Еще дали Иркутск. Там просто открывали институт стоматологический и отделение стоматологическое. Ему говорят: «Вот, пожалуйста, открывайте, приезжайте сюда на три года».

Сибирь, холодно. Мама из Киева, она хотела в Киев обратно. Папа не хотел в Киев. Очень много друзей погибло, родственники погибли, так что это очень сложные воспоминания. Поэтому он туда даже не хотел уезжать. А в Сибири очень хороший, добрый, чудесный, роскошный народ. Я росла среди такого чудесного люда. Доброго и веселого. Холод, он как-то людей общит. Я вот живу в Калифорнии, все тут отдельно друг от друга, дома большие. А там как-то все вместе были, мне нравилось очень. Хотя очень холодно было, конечно.

Переехали в Иркутск. Чудесный город. Это прям для меня, точно моя судьба была. Почему мне повезло? Потому что в школе мои подруги все имели родителей. И все отцы как сговорились. С Сашенькой, с которой я сидела за одной партой, папа был директор драматического театра. Для меня, артистки, это был хлеб. А Раечка, моя подружка, ее папа был главный режиссер филармонии. Музыка, оркестр симфонический. Оперные певцы приезжали, концерты роскошные. Моя любимая подружка, Валечка Шарыкина, тоже артистка, вы знаете ее — Зосенька из «13 стульев» (советская развлекательная телепередача — Прим. ред.). Она была у нас артисткой. Она мечтала быть артисткой. Конечно, драматической. Я же тоже хотела оперетту, любила оперетту, может быть, театр тоже. Пробовала даже. Ее влияние воздействовало на меня.

Иркутск в 50-е. Фото: Брюханенко Эдгар / ТАСС

И вот мы мечтали с ней. Холод, 50 градусов мороза. А мы сидим в подъезде на окне и мечтаем: она вот то делает, я вот то делаю. А мама [у нее] — звезда оперетты. Вы понимаете? Я сама стала работать… У меня даже в трудовой книжке первый мой стаж был — это Театр юного зрителя. Я бы нигде так не смогла познать все абсолютно то, что нужно. И Гамлета, извините меня, и все, что хотите. И симфонические оркестры. Я училась там в музыкальной школе и в училище. В общем, мне повезло очень в этом отношении. А Ирина Анатольевна, мама Валечки, она мне помогала, ставила мне номера. В филармонию, значит, там тоже меня иногда приглашали. В оперетте я даже где-то играла спектакли. У нас театр студенческих миниатюр был, Арнольд Беркович у нас был режиссер. Теперь он, по-моему, президент. Не знаю, чего, но очень уважаемый человек. Очень талантливый.

Николай Каширский, потом его пригласили в Москву. А так он также был в оперетте. Он меня первый вытаскивал на сцену. Я играла Аглаю Николаевну в «Двух тещах». Это была первая моя роль оперетты. Это мюзикл. Эта теща стоит на кухне коммунальной квартиры и варит свой супчик, так у нее ничего нет. А у соседки — курица варится. Она берет эту курицу себе в супчик и поет. Вот такой вот был мюзикл. Первый мой шаг. Говорили, что способная. Вот начало моей жизни в Сибири. Иркутск — чудесный город.

О поездах в Иркутск в статусе звезды

— У меня там сын рос. Бывала-бывала. Я поехала на похороны к маме. Печальное время, очень тяжелое. Но когда я уже переехала в Америку, я уже не летала. Я прилетала в Москву, в Белоруссию, Украину, по городам России ездила, туда не заезжала. Я приехала только тогда, когда у папы что-то случилось — памятник надо было подправить.

Просто решила поехать. Решила, может, я больше не смогу, решила, поеду. Встретиться с людьми, концерты дала, подарки дала. Меня так тепло встречали. А сейчас мне говорят, что там сделали передачу какую-то. Я не смотрю, у меня ничего нет. У меня есть компьютер, я им не пользуюсь. Вот этот телефончик и все. У меня зрение не очень хорошее — я уже стараюсь беречь свой глаз. Свет. Я любила очень свет яркий. У меня чудесная светомузыка была.

О том, почему советская власть ставила палки в колеса

— Причины не могло быть, потому что все было нормально. Меня пригласил Александр Зацепин (советский композитор, автор песен «Если б я был султан», «Помоги мне» — Прим. ред.). Если вы видели фильмы документальные, он же говорил: «Мне ее голос больше нравится. Я пригласил ее на „Кавказскую пленницу“. Я хотел, чтобы она пела в „Бриллиантовой руке“ и в других фильмах».

Например, в «Белом рояле» мое имя есть. В «Ох уж эта Настя» мое имя есть. Я думаю, это больше всего зависело от самого Гайдая. Потому что Саша сказал мне, что «имя твое будет». Не получилось. Потом, через год, звонит мне, разыскивает меня. Я была на гастролях на Дальнем Востоке. Он звонит и говорит: «Фильм уже почти готов, надо записать танго». Я говорю «А что? Больше некого записать?» Он: «Аид. Ну…» После «Кавказской пленницы» еще танго записать? Это же совершенно разные полюса. Это для меня, конечно. Но имени моего опять не будет. «Нет-нет-нет, все сделаем, все будет нормально, не волнуйся».

Николай Малышев / Фотохроника ТАСС

12 часов ночи было, я только приехала с Дальнего Востока. Я никуда не собиралась ехать, приняла душ и думала лечь спать. А тут он говорит: «Надо. Приезжай». В общем, я приехала, записала это танго быстро. Это не кавказское, не песня про медведей. Вы знаете танго. Я знала ситуацию, я знала картинку. Я поняла, что мне нужно сделать. Я же артист, не певица просто. И опять моего имени там не было. А это танго было так популярно. Молодежь ходила с маленькими транзисторами. «Помоги мне» постоянно из окон звучало. Когда гуляли, кричали «Помоги мне».

А мне писали из министерства культуры письма «Прекратите это безобразие!» Александр Зацепин пригласил меня, написал музыку. Ленечка Дербенев (советский поэт-песенник, «Лучший город земли», «Все могут короли», «Ты на свете есть». — Прим. ред.), мой большой друг, много песен мне написал. Он говорил: «Аиде все по плечу». Гайдай поставил. Светличная первый раз разделась. По телефону мы разговаривали, она говорит: «Мне помогло очень ваше исполнение. Очень помогло. Это впервые такое на экране в Советском союзе. Это было очень страшно».

Короче говоря, опять не было имени там. Ну, я уже поняла, я ведь педагог, окончила Иркутский педагогический институт иностранных языков. Называли институт благородных девиц. Родители — педагоги тоже, врачи. Окружение очень доброе, чудесное. Поэтому я верю очень людям на слово. Я верю во Всевышнего и думаю, все такие же. И когда мне говорят: «Я тебе сделаю, помогу», я верю. Но я поняла, что Александр Зацепин ни в чем не виноват. Чья это вина? Я не знаю. Догадывайтесь сами. В других-то фильмах меня поставили.

И в «Катерок» мультфильме, и в «Белый рояль», и где я еще пела там. Раз мы заговорили, «Кавказская пленница», я пригласила своих друзей. Боже, какое счастье! Пропето все хорошо, всем понравилось. Это я пела, моя пластинка вышла — «Песенка о медведях».

И вот, когда я сейчас поздравляла — 95 лет Александру Зацепину. Я хочу поблагодарить. Надеюсь, он услышит меня. Я всем благодарна. Мои дорогие зрители, я очень вам благодарна. Я иногда загляну в YouTube, смотрю: люди пишут, как будто я живу в России, а я ведь 41 год уже не живу там. Это большой срок, очень большой. Я больше нахожусь здесь, в Америке, чем там. Такая судьба. Ничего не поделаешь.

О том, как довелось поработать с Леонидом Утесовым

— Меня прямо из-за кулис забрал Давиденко, директор оркестра Утесова. Он послушал меня, он просто подошел и сказал: «А где ваш муж?» Я говорю: «Работает на гастролях». «А почему вы не вместе?» В общем, таким образом я поработала и у Утесова. Тоже не долго. И когда я уходила, Леонид Осипович очень обиделся. Он, конечно, потрясающий. Это такая школа! И для меня это было все, чудо просто. Именно эстрадное искусство, не театр.

С таким великим человеком работать на одной сцене — это же такая честь для меня. И вдруг я ухожу. Он говорит: «От меня еще никто не уходил». Очень обиделся. Я говорю: «Дорогой Леонид Осипович, вы нашли свою лебединую песню. Вы знаете, за что вас народ любит. Я хочу тоже найти свою песню. А на трех песнях я очень устаю». В оркестре поют три песни, а четвертую — на бис. Но это не я. Я очень креативная, творческая. Все время новое что-то, иначе устаю, мне неинтересно, я бросаю.

О том, тяжело ли было строить карьеру в США

— Я оптимист. Разве вы не видите? Я всегда веселая. Мне все хорошо. Меня, можно сказать, выпроводили. Последнее было что-то страшное. Во-первых, сняли концерт академии Жуковского (военно-воздушная инженерная академия Н. Е. Жуковского — Прим. ред.). Почему? Вдруг ни с того ни с сего.

Я смолоду, с детства уважала солдат. Они очень любили, я пела для них очень много. В академии пела несколько раз для больших людей. Генералы там были, полковники, народ такой, очень серьезный. И вдруг мой концерт, который за несколько месяцев раскупили, снимают. Это был первый удар. Это такая пощечина была. У меня их было много. Это был один из предпоследних ударов.

Я сижу дома, приезжает моя подруга из Иркутска, Виолетточка моя дорогая. И бежит на концерт, покупает цветы, а там… девица поет. И она звонит мне: «Что такое? Ты заболела? Ты не могла подлечиться?» Она знала, что я лечилась всегда ночью, а пела днем. Я никогда не болела, просто не позволяла. Наверное, я за одну жизнь две прожила. Очень полных. И я очень довольна, счастлива, что сумела сделать в этой жизни. 

Я вздремнула, уставшая, и вдруг открывается дверь, и входит женщина во всем белом. Сияющая, блестящая. Я не пойму. И говорит: «Уезжай». Это был сон, какой-то вещий сон. Или полудрема какая-то. Я не понимаю. Я не спала, не в постели была, лежала на диване. Это был чудо-сон. Скрипнула дверь. Я просыпаюсь. Долго не могла прийти в себя. Со мной говорили сверху, я потом поняла. У меня очень развито шестое чувство, у меня интуиция колоссальная. Это мне очень помогло в жизни спасаться от всего, от этих ударов жизненных.

О размагниченных пластинках

— Я приезжаю в Ташкент, привожу новые песни. Я не ждала, пока Москва пошлет куда-то во Владивосток мои песни. Вся фонотека с собой была. Я когда записывала пластинки или радиопередачи, я всегда просила: «Дайте мне дубль, пожалуйста». Поэтому я собрала свою фонотеку и увезла с собой в Америку. А мои пластинки все размагнитили и сломали.

И вот я приезжаю туда, привожу им свои записи. Они говорят: «Нет. Ты что, не знаешь? Пришел негласный приказ от министерства — размагнитить все твои записи». Это уже такая была пощечина. Я говорю: «Почему?» «Говорят, ты собираешься в Израиль». «В Израиль? Кто сказал? Кто за меня это говорит?» Выпроваживали, выгоняли.

Кому-то я очень мешала. Не знаю, кому. Потому что я никогда ни с одним начальником не имела… только по телефону что-то как-то. Это же мои директора были, к которым я приходила. У меня ни с кем никаких отношений не было, чтобы кто-то мог сердиться, злиться. Не знаю, кому я могла мешать.

Но был у меня свой Сальери в министерстве культуры, и он очень следил за мной. У меня лежат документы, письмо, конечно, сохранится надолго. Я ушла в филармонию. Там я делала свои мюзиклы. Там я делала свою программу первую «Вечная песнь любви» без фонограммы. Я первая, кто сделала в Союзе два таких шоу. Тогда все стояли по стойке смирно. Все абсолютно, никто не двигался. Нельзя было. Говорили: «Ты певец — ты поешь. Танцор — танцует. Чтец — читает. Не может никто на сцене выделывать все». Время было такое.

О любимой песне из собственного репертуара

— Очень трудно сказать, но, наверное, «Лесной олень». Ее все любили, очень. Она даже немножко переиграла медведей. Настолько ее любили. Она тонкая такая. И она, наверное, про меня. Мчи меня, олень, в страну оленью...