«Операторы военной хроники»

Мы встречаем в нашей студии Семёна Школьникова – оператора военной хроники. Сегодня он живёт в Эстонии, но иногда приезжает в Россию.

В нашей программе принимает участие:
кинорежиссер, кинооператор, кинодокументалист и сценарист, почетный гражданин города Таллинн, народный артист Эстонии, трижды лауреат Сталинской премии, лауреат премии Гильдии кинооператоров «Белый квадрат», премии «Ника» Семён Семёнович Школьников.

Ника:
Семён Семёнович, для начала, если это не является тайной, вы не могли бы нам сказать, сколько Вам лет?

Школьников Семён Семёнович:
90.

Ника:
Я правильно понимаю, что осталось трое военных операторов из числа тех, кто снимал во время войны?

Школьников Семён Семёнович:
Всего через фронт прошло 258. Сегодня остались только трое.

Ника:
А вы часто видите кадры, которые вы снимали?

Школьников Семён Семёнович:
Понимаете, есть кадры, которые настолько примелькались и в иностранных фильмах, и везде. Они действительно заметны. Меня ведь три раза забрасывали к партизанам и, например, те кадры почему-то особенно часто используют иностранцы. Но есть кадры, про которые говорят: «Это же ты снимал!», а я не могу вспомнить.

Ника:
Я если в метрах посчитать, в километрах…?

Школьников Семён Семёнович:
Это трудно сказать. Когда-то посчитали, и получилось, по-моему, 3, 5 миллиона метров пленки все сняли, все операторы.

Ника:
Скажите, а для чего снимали?

Школьников Семён Семёнович:
Я вам приведу только один пример. Когда я приезжал в Москву, я ведь снимал еще и советско-финскую войну 1939 – 1940 года, потом служил в армии, был командиром взвода разведки и только потом, после второго ранения меня взяли в Москву, дали киноаппарат, и с ранней осени 1942 года я начал снимать на фронте. Так вот, нас было 258 человек, каждый пятый погиб, осталось около 200 и постепенно уходили, уходили, уходили…

Ника:
Какое счастье, что мы сегодня видим вас и, я надеюсь, вы нам сегодня расскажете какие-то тайны, потому что всегда кажется, что есть какая-то вторая жизнь, второе дно, которое нам неизвестно.

Вопрос телезрителя:
Скажите, пожалуйста, во время войны Ваше ремесло вообще можно было относить к журналистской деятельности или это больше походило на военное ремесло? И вообще, как к этому относились военные, они как это характеризовали?

Школьников Семён Семёнович:
Ну, вообще, конечно, мы были военные журналисты.

Ника:
Наверняка, прежде чем вам дать камеру, вас же проверяли в первом отделе, в особом отделе. Не могли же любому человеку выдать камеру и пустить его на фронт.

Школьников Семён Семёнович:
Вообще-то не было никаких, абсолютно никаких запретов. Вот ты пришел на фронт и снимай, то, что ты снимаешь нужным.

Ника:
То есть, сейчас запретов больше, чем тогда?

Школьников Семён Семёнович:
Может быть и так. Но, конечно, когда мы присылали материал в Москву, там, конечно, сидел человек, который отбирал. Я помню, я летал с американцами на летающих крепостях, это было под Полтавой, там аэродром был. И наш генерал сказал мне: «Снимайте все, что вы хотите, но только, когда будете лететь, стол штурманов не снимайте, потому что у них все засекречено». Я так и сделал. А мы уже были друзьями, он подошел и спросил: «А нас почему не снимаешь?», я ему и сказал. А он: «Да пошли они! Снимай!», а я говорю: «Я не могу. Мне сказали не снимать». Он говорит: «Это мы будем отвечать, а если не снимешь – мы тебя в этот люк выбросим вместо бомбы!».

Ника:
А военные как относились? Потому что, если вспоминать кадры, например, Первой Мировой войны, когда камера была совсем в диковинку, то видно, как все стоят и пытаются посмотреть в эту камеру, и рукой помахать… Появилось другое отношение в Великой Отечественной войне? Как-то люди спокойнее стали относиться к камере?

Школьников Семён Семёнович:
Знаете, вся война была большой трагедией, поэтому обмундирование не соответствовало погоде. Зимой великолепно, валенки, шуба, ватник, потом шинель, а попробуйте в атаку идти с этим, это тяжело. Но, с другой стороны, когда кончилась атака, сели и тепло, а у немцев все наоборот: когда он бежит, он легко одет, шинель тоненькая совсем, ничего нет, на ногах обыкновенные сапоги, а вот когда он сел – он замерзал. Поэтому вы видите в той же хронике их закутанными в женские шали, какие-то пальто, какие-то куски меха наброшены, чтобы только как-то согреться.

Ника:
А когда вы людей снимали, у них была хоть какая-то надежда, что потом эти кадры, может быть, включат в журнал кинохроники и их кто-то из родных увидит?

Школьников Семён Семёнович:
Как раз это я и хотел вам рассказать. Оператор, к сожалению, должен быть очень любопытным человеком в жизни. Уже изданы три моих книги о фронтовых операторах, и четвертая будет издана в конце года. Они не рассчитаны на продажу, просто как подарочные экземпляры. Кроме того, у меня вышел роман. Ну так вот, с кинохроникой произошла следующая история. Оказывается, когда ее показывали в киножурналах, перед фильмами – очереди у кинотеатров Москвы были колоссальные независимо от погоды. Люди стояли, в основном, чтобы увидеть своего родного человека. Многие узнавали своих, и тут же либо писали на студию, что в таком-то фильме такой-то, описывали его внешний вид, не можете ли вы его фотографию послать. Или просто приходили на студию попросить, им показывали, они говорили: «Вот он!».

Ника:
И что делала студия? Они же не могли всем…

Школьников Семён Семёнович:
Представьте себе, делали! Это было потрясающе! И второе я вам хочу сказать о фронтовых операторах. Мне рассказал один человек, который был в Польше, там тогда погибли операторы Сущинский и Быков. Где похоронен Сущинский – неизвестно, а Быков на военном кладбище. И вот идет этот человек по кладбищу – а там герой Советского Союза такой-то, еще герой, герой, герой, герой… и, вдруг, кинооператор Владимир Быков. Он спрашивает у кладбищенских рабочих: «Как же вы поместили? Он же не герой Советского Союза!», а они ему говорят: «Вы знаете, этот человек еще более, чем герой, потому что у героя все-таки было оружие, он все-таки мог отстреливаться, а у этого ничего, кроме киноаппарата». И вот поэтому его так похоронили.

Вопрос телезрителя:
Как хранить пленки, которым уже около ста лет?

Вопрос телезрителя:
Скажите, есть ли у вас свой архив или все, что вы снимали, все отдавали государству?

Ника:
Что-нибудь можно было «заныкать»?

Школьников Семён Семёнович:
Дело в том, что мы во время войны получали такие листы с перечислением фамилий. Например: «Школьников послал 350 метров пленки, столько-то метров брака», браковал царапинки и прочее…

Ника:
Боже, сколько ценных кадров из-за какой-то царапинки ушло в корзину!

Школьников Семён Семёнович:
Да, представьте себе! Все это было указано, кроме того еще каждому оператору присылали такой небольшой лист, где более подробно было все описано и вот такой кусочек пленки, негатива, чтобы он посмотрел, какой тот плотности. И вот, представьте себе, я не знаю, почему до сих пор я их собирал, у меня все они были. Это кадрики, мгновения… 30 метров пленки в наших камерах были, а пробегали за одну минуту.

Ника:
Это же вы на себе еще тащили! Сколько минут, грубо говоря, вы могли на себе унести за раз?

Школьников Семён Семёнович:
Я не знаю, у меня вещмешок был, а когда летал на самолетах, тогда в карманы кассеты распихивал. Надо было еще перезаряжать в черном мешке. Были такие рукава и так вот на ощупь приходилось перезаряжать. Вот это все нужно было делать.

Ника:
А по первому вопросу? Хроника сыплется, жалко, наверное, многое гибнет?

Школьников Семён Семёнович:
Знаете, это все сохранялось и после войны я начал печатать с этих негативов фотографии, поэтому у меня есть много фотографий. У меня где-то, может, 500 – 600 фотографий. Но, самое удивительное, никому из редакторов Центральной студии документальных фильмов не пришло в голову сказать: «Ребята, снимите друг друга…»

Ника:
Вот, я только хотела спросить, вы-то где-нибудь есть?

Школьников Семён Семёнович:
За всю войну несколько кадров. У партизан Калининской области, я бежалу с камерой, потом вижу, валун такой лежит большой, я падаю, начинаю снимать, отснял и побежал дальше. А меня как раз снял мой напарник Николай Быков.

Ника:
Эти кадры живы?

Школьников Семён Семёнович:
Этот есть, всего 3,5 метра.

Ника:
Это сколько секунд?

Школьников Семён Семёнович:
Не знаю, секунда, наверное, пробегает. Он это снял и я его снял. Он уже как бы дал мне понять, что я тебя снял и ты меня сними. А больше не было. А представьте себе, ведь делался фильм о фронтовых операторах. У меня есть очень много рабочих моментов, как я снимаю в разных обстоятельствах фото, а как кино – нет.

Ника:
Сапожник без сапог…

Вопрос телезрителя:
Кому сегодня принадлежит хроника? Вам, государству или киностудиям?

Вопрос телезрителя:
Есть ли какие-то пленки, которые не передавали в архив, которые могли остаться в семье телеоператоров и до сих пор там есть?

Ника:
Только что объяснили нам, что вряд ли.

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Все до последнего кадра отправлялось в Москву. Там это использовали или для фильма, или для сюжета киножурнала и т.д. И потом отправляли в Красногорский архив. Там все есть, там целый шкаф.

Ника:
Говорят, там у вас целый ящик карточек с вашей хроникой?

Школьников Семён Семёнович:
Да, еще с довоенной. Да, там Школьников, я… Всегда, когда мне нужно я могу придти туда…

Ника:
К вопросу об авторских правах, это ваше или это государственное?

Школьников Семён Семёнович:
Государственное. Более того, когда снимается художественный фильм, режиссер, автор сценария, оператор получают все авторские отчисления. Ни один из операторов хроники никогда до сих пор ни одной копейки не получил за те вещи, которые он снимал, рискуя жизнью.

Ника:
Более того, насколько я помню, была такая история… Я понимаю, что мы говорим о военной хронике, но вы после войны уже, вы режиссер документального кино, вы много делали фильмов, в том числе, на основе своей хроники, вот «Линия Монергейм» у вас есть, и про Пусепа вы фильм делали, используя собственную хронику. Правда ли, что, когда вы приехали в этот Красногорский архив и в своем замечательном ящике посмотрели свою же хронику, вас в результате еще заставили оплачивать эту хронику?

Школьников Семён Семёнович:
Точно!

Ника:
Но как это может быть?! Вы ее сняли во время войны, а вам говорят: «С вас 1000 долларов за 5 минут»!

Школьников Семён Семёнович:
Да. Очень дорогая пленка. Причем, я это знал и я никогда не видел директора архива. И вот недавно здесь была ее заместительница, мы с ней вместе в Америку ездили, она сказала: «Пойдемте, я вас познакомлю». И когда я вошел, она сидела за столом, встала, я подошел, обнял ее и сказал: «Как я вас давно не видел!», я говорю, что приехал за своими материалами, она сказала, что раз это мой материал, она 50% скидку сделает.

Ника:
Кошмар! Это называется, сегодня живы три человека военных операторов! И вас заставляют за 50%?! Я для зрителей поясню, что это не 5 рублей, это под тысячу долларов. Несколько сотен минута.

Школьников Семён Семёнович:
Вы можете себе представить, что мы, фронтовые операторы жизнью своей рисковали, я два раза был ранен, кто-то погиб, кто-то изувечен, кто-то ногу потерял, руку, а когда я пришел, надо было как-то это компенсировать, и я стал спрашивать, как?

Вопрос телезрителя:
В прошлом году у нас был проект, который совмещал современное искусство и хронику времен Сталинградской битвы. Мы обратились в руководство музея панорамы Сталинградской битвы с просьбой предоставить нам материалы, хронику и т.д. У нас такая возможность появилась, мы достаточно успешно с ними сотрудничали и получили эти материалы, но мы не просто пустили эти материалы, а пустили свой монтаж, то есть, применили в данном случае, современные технологии. Смонтировав этот материал, мы его пустили на внешнюю стену панорамы Сталинградской битвы, в этом была идея, плюс, это сопровождалось выступлением Волгоградского симфонического квартета. Материала очень много, мы отсматривали большое количество. Интересно, как оператор в условиях боевых действий умудряется выхватывать такие важные детали, сейчас технологии цифровые и понятно, что это делается гораздо легче. Когда аналоговая камера, возникает вопрос, как это происходит в условиях боевых действий. Я так понимаю, что много там инсценировки идет? Нам и работники музея говорили, что есть инсценировка, потом это все делалось, но все равно видно, что некоторые кадры делаются или после боев, либо в процессе. Например, один кадр меня поражал – это оператор летит над Сталинградом.

Школьников Семён Семёнович:
Ну, во-первых, перевод с пленки на пленку, знаете, не было денег ни у киноархива, ни у студий. И я знаю, что наш киноархив Эстонии, когда ты приходил и говорил, что тебе нужны такие-то кадры, они, между прочим, давали бесплатно для кинооператоров и сейчас дают. Но они говорили, если есть возможность, вот вам 300 метров, переведите ее на негорючую. И мы это делали. У нас на студии была эта возможность, немного больше денег было и мы это делали.

Ника:
А по поводу крупных планов? Это ведь не то что встал из-за березки и снял общий план, как где-то в дали идет бой. Это все очень близко.

Школьников Семён Семёнович:
Я вообще удивляюсь, откуда люди, которые родились после войны, откуда у них мнение по поводу инсценировки? Никаких инсценировок не было! То есть я знаю 2 случая, в Сталинграде, когда уже разбили немцев и соединились 2 фронта, снять это невозможно было, потому что такого соединения массового не было, а встречались роты, например, а оператора не было. Поэтому организовали специально эту встречу. Помните, они там бегут и шапки сбрасывают с головы. Это было. И еще один украинский оператор, я не называю его фамилию, он в освобожденном украинском селе собрал несколько солдат, их переодели в немецкую форму и они ловили свиней и гусей.

Ника:
Это же знаменитые кадры?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Это сами немцы снимали. А вот наш это сделал и его убрали с фронта. Но больше я просто не знаю.

Ника:
Как это выглядит? Я знаю, что, когда снимали чеченскую войну, особенно в ее начале, когда еще очень любили журналисты и по ту сторону фронта пойти… Ведь было много кадров, и сейчас они есть, если речь идет о востоке, когда мы смотрим, он сидит, весь в зеленой повязке, смотрит вокруг… Ну, понятно, что тут оператор сказал: «Давайте, я вас сейчас сниму крупный план, а вы мне изобразите»…

Школьников Семён Семёнович:
Это верно, но мы же так не могли делать. Это война, это фронт, это кругом! Вот ты взял солдата, куда ты его поведешь?!

Ника:
Про блокадные съемки очень часто говорят, что многие кадры постановочные.

Школьников Семён Семёнович:
Я Багорова прочитал, который потом в Америку уехал. Там такое написано, что я, как оператор, узнаю все, каждое слово узнаю, но это было точно не организованное. Когда идешь по улице и видишь, что человек умирает или лежит умерший человек, ну как это можно было снять иначе.

Вопрос телезрителя:
Семен Семенович, спасибо вам за все. Я коренная ленинградка, эта передача меня очень волнует. Спасибо вам за все, за ваше мужество, за подвиг. И мне несколько неловко задать такой не тактичный вопрос. А как вы относитесь к суду над Арнольдом Мери?

Школьников Семён Семёнович:
Он мой друг. Он герой Советского Союза, живущий в Эстонии. Я считаю, что это полное безобразие, потому что в то время он был секретарем ЦК комсомола Эстонии. Он вообще-то приехал в Эстонию отслужить свой срок, а вообще жил он в Югославии с родителями. Он двоюродный брат нашего президента Леннарта Мери, они родственники,. Так вот, он, который стал героем советского Союза, действительно геройски защищал и вдруг его судят за то, что он якобы высылал людей. Как же можно сейчас взять его и говорить, ты виноват, ты один. А ему сейчас под 90. Герой Советского Союза. Я его помню стройным, высоким…

Ника:
Да, он очень красивый человек.

Школьников Семён Семёнович:
И вдруг он идет сгорбленный, с палочкой. Довели! И судят его на Сарема острове. Очень символично.

Вопрос телезрителя:
Заходила речь о том, как реагировали военные на вашу работу. Но насколько престижна была работа, если так можно выразиться, оператора хроники в отношении ваших друзей? Как реагировали ваши близкие на то, каким уникальным делом вы занимались?

Вопрос телезрителя:
Девушки-операторы, они и сегодня редкость, были ли в военное время девушки-операторы?

Вопрос телезрителя:
Что бы вы хотели снять для документального кино сегодня, если бы была такая возможность?

Ника:
Давайте начнем с друзей, которые завидовали. Вы же трижды лауреат сталинской премии? Сталин вам руку жал?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Не он вручал. Он никогда никому не вручал. Вручал актер, народный артист Советского Союза, актер художественного театра. Знаете, мы все были друзья и никто никогда не говорил «Ох» или «Ах». Кто-то – с ружьем, кто-то – с фотоаппаратом.

Ника:
Ну, хорошо, до войны были же операторы, которым повезло снять челюскинцев. Есть же вещи, когда тебе удается снять то, что не удается снять никому!

Школьников Семён Семёнович:
Да, но дело все в том, что войну всю сняли молодые парни. У нас все маститые операторы: 4 человека шеф-операторы, это высшая категория была. Потом была первая категория, вторая и третья. Так вот никто из них не умел с такой оперативностью работать с ручной камерой, как это делали вчерашние ассистенты. Всю войну-то в общем сняли те люди, которым было от 23 до 35 – 40 лет. А эти люди занимались тоже полезным делом. Некоторые иногда снимали, но он возглавляли все киногруппы. Каждый фронт имел свою киногруппу. Они это делали и делали хорошо.

Ника:
Удавалось когда-нибудь снять что-то такое, что никому не удавалось, либо какой-нибудь такой ужас, что говорили: «мы это смоем, уберем и вообще никогда никому не покажем, потому что это дискредитирует Советскую армию…»

Школьников Семён Семёнович:
Никогда не слышал. Даже не слышал, не то что видел.

Ника:
Цензуры не было? Не говорили снимать розовощеких веселых солдат?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Этого не было. В самом конце войны к нам приехал редактор, который сказал: «Ребята, все, что снимается – это как-то локально. Надо шире посмотреть, чтобы были какие-то масштабные кадры». На что мы ему сказали, я в частности: «Я вот сейчас выезжаю на Балтийское море, поехали со мной и увидишь, что можно снимать». Мы поехали, там попали в окружение, 2 недели оттуда выходили, но самое главное, что он, когда приехал сказал, что понимает теперь, что снимать это совершенно невозможно. Можете себе представить, мы приходим на наблюдательный пункт, должно быть наступление. Первое, как правило, говорят: «Ах. Вас позавчера не было!», а что было? «Мы здесь сидели, танки шли, пехота…» А на каком расстоянии? «Ну, где-то 2,5 км» А у нас оптика, у меня был объектив 105мм.

Ника:
А девушки были?

Школьников Семён Семёнович:
Да, у нас были две девушки операторы, Отилия Рейзман и Маша Сухова Мы были заброшены к белорусским партизанам, Николай Писарев и я. Мы были посланы в Белоруссию. Кстати, я только вчера первый раз увидел фильм об освобождении Белоруссии.

Ника:
Были ваши кадры?

Школьников Семён Семёнович:
Конечно, там и фамилия моя указана. Так вот, получилось так, мы же отправляли пленку, делали фильм, он выходил на экраны, ты приезжаешь, а его уже нет, он где-то там. Так вот, и когда мы снимали там, они были отправлены прямо из Москвы. А нас выбросили на парашютах с фронта. Там разница была в 2 недели. И когда мы вместе оказались там, там была трагедия. Мы попали в очень тяжелое положение., такое, что трудно даже описать. Бои! Мы встретились с этими девушками. Их характеризовали, как очень сильных бойцов. И действительно, когда мы встретились, одна показывает, что тут у нее шуба пробита пулей, тут ухо в шапке прострелено. И мы встретились с огромной радостью. Мы же все до войны работали. И вдруг меня вызывает Отилия Рейзман, пока Маша Сухова разговаривала с Николаем Писаревым, мы вышли. Она говорит: «Ты знаешь, что я гадать умею?», я говорю, что знаю. У нас на студии все это говорили. «Так вот Маша меня просила несколько дней назад погадать ей, а я отказывалась. Она все настаивала, я ей погадала, ей вышла смерть, но я ей не сказала и прошу тебя до конца войны никому и никогда об этом не рассказывать». И она, действительно, погибла. Причем мы прорывались и было откровенно сказано, вот были две деревни, примерно 1,5 км, там стояли минометы, а вдоль шоссе в выемке лежали автоматчики и нам надо было идти прямо на них. То есть, кому удастся прорваться – прорвутся, а кому не удастся – тут ничего уж не сделаешь. И она бежала правее нас, разорвалась мина и ей разорвало живот.

Ника:
Вас же никто отдельно не охранял, не оберегал, никаких у вас ни льгот, ни спецжилетов не было?

Школьников Семён Семёнович:
У нас была визитная карточка – киноаппарат.

Ника:
А немцы, снайперы пытались подстрелить кинооператора?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Специально пристрелить – нет. Но у партизан я нашел, такая записка, левой рукой какого-то партизана написанная, чтобы не узнать: «Уважаемый Семен, немцы знают, что вы здесь снимаете, они хотят вас пленить, будьте осторожны». Я отнес эту записку нашему руководителю партизану. А он говорит: «Мы это знаем».

Ника:
А трофейную хронику вам интересно смотреть?

Школьников Семён Семёнович:
Конечно, интересно.

Ника:
Вы были на равных условиях с немецкими операторами?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. У них все-таки было немножко лучше. У них были камеры на 60 метров пленки, а у нас на 30. У них камеры правда работали от аккумулятора, а у нас от пружины, пружина это более надежно.

Вопрос телезрителя:
Как решалось, кто работает на передовой, а кто в тылу? У вас была возможность на передовой себя защищать? Вам выдавали оружие, чтобы на передовой себя защитить?

Школьников Семён Семёнович:
Да, у нас у каждого был автомат, пистолет и бери, сколько хочешь, гранат. Это правда. Но никто никогда ничего не говорил.

Ника:
А выслуга вам, звездочки на погонах шли как военным?

Школьников Семён Семёнович:
Да.

Ника:
То есть, вы ветеран, равноправный с военными?

Школьников Семён Семёнович:
Нет. Я, например, был инженер-капитан, а к концу получил майора-инженера. А всего-то я прослужил 4 – 5 лет.

Ника:
Есть люди, которые знают войну только по кадрам хроники и, чем моложе поколение, тем у них, конечно, ощущение того времени больше именно от хроники будет складываться. Можно ли, глядя сегодня на кадры самой разной военной хроники, правильно оценить то, что происходило тогда?

Школьников Семён Семёнович:
Если все снято на фронте, то, конечно, можно оценить.

Ника:
То есть, 50% этой правды и было еще 50%, которые не сняли?

Школьников Семён Семёнович:
Ну, что вы. Снято 2%, 1%... Я не знаю, кто распускает слух, что были там и цензура, и постановка, этого не было. Кадрам хроники можно верить.