Видео: Интервью рэпера Энди Картрайта, которого расчленила жена

31-летний рэпер и резидент площадки Versus Battle Энди Картрайт умер 25 июля, предположительно, от передозировки наркотиков. О смерти исполнителя стало известно после того, как его жена обратилась к адвокату и рассказала, что она расчленила тело мужа. Что сподвигло женщину на такой поступок — неизвестно. Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье «Убийство».

Ранее Энди Картрайт стал гостем программы «Гримерка» на телеканале «78». Ведущий Илья Стогов беседовал с рэпером о творчестве, агрессивных текстах и жизни в Санкт-Петербурге.

— Я раньше думал, почему в юмористических шоу рэперов все время как бы пародируют, говорят, что они такие: «Мы суровые ребята, мы живем в суровом мире, город у нас суровый…». А потом до меня дошло: большинство легенд отечественного рэпа — они приезжие, они из других городов, и им тяжело. С этим связана стилистика, например, ваших песен?

— Нет, я так не считаю. Я считаю, что в каком-то смысле мир вокруг — это, конечно же, отражение нашего внутреннего мира, но люди на одной улице, особенно в Питере, могут жить совершенно разными жизнями. Учительница и человек, которому трудно — как вы говорите — могут жить за стеной.

— Слушайте, трудно, когда ты маленький, когда ты идешь в школу и думаешь: «А вдруг побьют большие ребята?». А вот когда… Ну, вот вы выше меня на две головы, кто же вас обидит-то? В чем трудность вашей жизни? У вас комфортная жизнь. Я рассматривал ваши фотографии в соцсетях, они там часто на каких-то пляжах.

— Иногда я могу себе это позволить. Но не будем забывать, что тот рэп, о котором вы говорите — это только один из жанров, одна из форм. Но они могут быть разными.

— Довольно странно, если бы я — парень, выросший в центре Петербурга, вдруг стал бы про какие-нибудь Колымские метели петь, где я никогда не был?

— Это было бы довольно странно, да.

— А вот то, что у вас все-таки такая подача агрессивная — это не странно? Вы живете в европейском городе, человек с высоким уровнем дохода…

— А хочется же хоть где-то выглядеть нормально. Поэтому рэперы заливают как бы наиболее удачные фотографии, показывают, что они могут отдохнуть. Конечно…

— Да ладно, помимо этого там есть такие какие-то очень брутальные подворотни, где такие пацанчики вас окружают, и вы так вот очень брутально выглядите.

— Как есть дневной Питер и ночной Питер, есть рэп тот, который ты не выложишь в Instagram. И есть такие тусовочки, которые можно показать. Почему не поделиться, если я сейчас нахожусь в студии? Здесь красиво, аккуратно — конечно же, я выложу это в Instagram! Потому что это необычно для меня, потому что это часть моей жизни тоже.

— А вы про ночной Питер знаете?

— Конечно.

— Ну прям про ночной?

— Люблю его намного больше, нежели дневной туристический Питер.

— И прям какие-то страшные тайны знаете? Прям «до дна доныривали», видали все?

— А доныривать-то особо и не надо. Можно выйти после часа ночи, прогуляться. Надо знать просто.

— Я хожу иногда после часа ночи по Моховой, самый криминальный тип, по-моему, это я.

— Атмосферу-то кто задает? Люди.

— Вы кто: вы поэт или все-таки музыкант? Это больше музыка или текст?

— Нет, к самой музыке я имею отношение косвенное. Скорее, текстовик, поэт, наверное. Не поэт, но…

— То есть вы петербургский поэт?

— Поэтом я бы себя не назвал, но человек, скажем, заинтересованный больше в текстах.

— Я начинаю нащупывать почву под ногами. Я знаю, о чем разговаривать с петербургскими поэтами. Вот вы же не в Петербурге родились?

— Нет.

— Но вы петербургский поэт.

— В том числе.

— Я вам расскажу: вот в Петербурге поэты — они все немножко такие, знаете, андерграунд. У нас при жизни чтобы человек был поэтом и при жизни был известным — таких даже с Пушкиным не было. У нас никогда такого не было. А рэп — это такая история, она всегда очень заточена на моментальный успех. Вот как она с петербургской поэзией бьется?

— Вы знаете, много зависит от момента, насколько ты удачно попал в нужное время, нужное место в том числе. От того, насколько ты умеешь дружить с людьми.

— Да нет! Слушайте, я не про то, как стать успешным, при мне какие-то московские «гаврики» спрашивали у Александра Васильева из группы «Сплин»: «Слушай, а ты правда, ты же был на какой-то радиостанции программным директором?». Он говорит: «Ну был». Говорят: «А ты ставил свои песни в эфир?». Он говорит: «Нет, не ставил». Тот говорит: «А почему?». Он даже вопрос не понимает, говорит: «Потому что у нас в Петербурге так не принято».

— Да.

— И у нас в Петербурге не принято быть красивым, знаменитым, успешным. У нас все немножко такие какие-то… как плесень такая, такие зелененькие и какие-то крайне неприветливенькие. А рэпер — он должен выходить и говорить: «Телочка моя! Феррари лично купил!». Она такая — это как бы история успеха. И вот как это совместить?

— Такая скрытность — это может быть, тоже способ заявить о себе, такой способ презентации, «Вот я такой таинственный, обо мне ничего нельзя узнать, я не высказываюсь на эти темы, на другие темы…». Мне кажется, что в принципе, в рэпе сейчас работают те же законы, которые действуют вообще в шоу-бизнесе.

— Да?

— Мне кажется, что от поп-индустрии сейчас это уже мало отличается. И есть большие агентства…

— Так вот это странно. Смотрите, вот есть всякая попса, да? Я же перед эфиром с вами разговаривал. Вы, например, краситься отказались, потому что настоящие рэперы не красятся, даже для телеэфира. Но при этом это как-то шоу-бизнес, да? У вас есть концертный агент?

— Да, моя любимая жена! (Смеется.)

— Ну жена — ладно, жена — наверное, можно. Но в принципе, вы готовы там, не знаю, к яркому, громкому успеху? То есть как сочетать все-таки андерграунд и то, что рэперы — часть шоу-бизнеса?

— Я отлично осознаю, что та музыка, которую я делаю, изначально не рассчитана на очень большой круг. Но к какому-то успеху в своей нише, конечно, я готов. У меня есть товарищ, мы репетируем, потом ездим, выступаем. Традиция питерского «квартирника», если вы говорите про Питер. Квартирник — это ведь не только, когда люди собираются и читают друг другу стихи. Рэперы тоже делают свои «квартирники», обмениваются своими какими-то нововведениями, новшествами.

— Вообще мне кажется, рэп — это такой первый вид искусства, ценность которого измеряется в «лайках», да? То есть: «У меня много лайков». Рэп — это такая история, неразрывно связанная с интернетом. Или нет?

— Да, и во многом сайт «ВКонтакте», наверное, послужил толчком к развитию рэп-музыки, потому что каждый, у кого был микрофон, получил отныне возможность записать что-то, выложить песню, и сарафанное радио это разносило. До какого-то момента. А потом все стало так же, как в поп-индустрии: теперь ты уже не можешь просто записать песню, залить ее — разве что это будет воспламенять. Тогда это так сработает.

— Я всем вашим коллегам задаю этот вопрос. Чем отличается крутой поэт от некрутого? Крутой говорит какие-то важные вещи про время и про страну, в которой мы живем. Но миллион было поэтов в 20-е годы. Вот какой-нибудь Багрицкий сказал: «Нас водила молодость в сабельный поход», и это припечаталось и все.

— А как же просто красота образа, получение эстетического удовольствия от песни? Я, например, не хочу быть голосом поколения, говорить.

— Не хотите?

— Нет, я хочу передать людям, даже насадить людям свое ощущение прекрасного. Когда я чувствую песню, и чувствую, как душевно от этого вибрирую. И мой слушатель тоже это чувствует. Но при этом я могу не поднимать серьезных тем в своих песнях.

— Это хорошо, и я, кстати, тремя руками «за» то, чтобы навязать зрителю свое ощущение красоты. Но это ощущение красоты все-таки середины второго десятилетия XXI века. Вот во времена Пушкина так нельзя было, даже во времена Бродского, а вот сейчас только так можно.

— Может, и можно было, но мы так и не запомнили имена тех, кто занимался этим тогда.

— Просто современные рэперы… Правда, какой-то прямо красоты образа редко мне удается…

— Нет, я согласен, что в целом картина не очень.

— А что же с ними тогда делать?

— Событий много, много людей, но такого, чтобы ахнуть — этого мало, конечно. Я вас отлично понимаю.